«Все решают связи и знакомства…» Горькая история Ольги о страданиях её семьи из-за обвинения мужа 0
«Устами ребёнка глаголет истина!» — примерно так гласит пословица, в которую большинство из нас верит. И чаще всего для этого есть все основания. Но, возможно, так бывает не всегда.
Мы продолжаем серию рассказов о тюрьмах в Латвии, о людях, оказавшихся там за реальные преступления, а порой — как считают они и их близкие — и совершенно необоснованно. Вот такая история, которой с нами поделилась Ольга Петришина. Она убеждена, что её муж Ингус уже более года находится в тюрьме без вины. Она не боится называть своё имя и фамилию, говорит с уверенностью — бояться ей нечего.
«Я хочу мужа домой!» — с этого начинает Ольга. Далее изложена версия Ольги и её мужа о произошедшем. У суда, безусловно, были свои доводы — о них позже.
Муж Ольги осуждён на 10 лет лишения свободы, из которых уже прошёл более года.
Начало…
Необычно, что обвинение в суд поступило по эпизоду, якобы произошедшему в далёком 2012 году. Прошло 6 лет, когда вдруг появилась бывшая подруга с обвинениями.
Судебный процесс начался в 2018 году и длился 5,5 лет до вынесения приговора. Ольга не скрывает, что поначалу они с мужем, возможно, отнеслись ко всему слишком легкомысленно, думая, что это просто шутка. Они были уверены, что легко докажут невиновность Ингуса и продолжат жить дальше — ведь он не сделал ничего плохого.
«Мы доверились своему адвокату и просто жили дальше. Ведь мы впервые столкнулись с судом, у нас не было никакого опыта, понятия, как нужно себя вести. Например, Ингус в начале почти не говорил на заседаниях. Сейчас понимаем, что это была ошибка — многое нужно было опровергать сразу, нужно было говорить. Но мы волновались, впервые были в суде», — вспоминает Ольга. Однако адвокат настаивал, что говорить должен он сам.
Воспоминания, всплывшие спустя 6 лет
До отношений с Ольгой Ингус жил с упомянутой женщиной и её сыном, который не был его родным, но с которым у него сложились хорошие отношения, как у приёмного отца. Когда они познакомились, мальчику был всего 1 год, а разошлись, когда ему исполнилось 4.
Ольга обращает внимание на странность ситуации:
«Когда они расстались, мальчику было 4 года. А спустя 6 лет, когда ему уже исполнилось 10, он вдруг начал вспоминать какие-то события, якобы произошедшие в то время, когда мой муж жил с ними. Сам факт кажется мне невероятным — как ребёнок в таком возрасте может вдруг вспомнить что-то с такой точностью — место, время, детали? У меня самой есть ребёнок этого возраста, я знаю, как дети запоминают события».
Так или иначе — в том же 2018 году Ольга и Ингус узнали, что Ингус обвиняется в сексуальном насилии над приёмным сыном в прошлых отношениях. Мальчик, как сообщается, рассказал об этом своему новому отчиму, и семья решила обратиться к психологу.
Странное совпадение
Ольга указывает на одно подозрительное совпадение, которому, по её мнению, суд уделил недостаточно внимания:
«После расставания с моим мужем та женщина работала с другим мужчиной, который сейчас находится в тюрьме за повторные домогательства к ребёнку. И ещё одно совпадение — он внешне немного похож на моего мужа.
Возможно, в этом и весь секрет — ребёнок перепутал двух похожих мужчин? Этот человек возил мальчика в детский сад, часто бывал у них в гостях. У меня есть несколько свидетелей, которые это видели и могут подтвердить. Может, у мальчика и правда был такой опыт? Но я полностью уверена, что это не связано с моим мужем.
Также стоит отметить, что во время следствия мальчику показали фотографии обоих мужчин, чтобы он указал на виновного. Но фото Ингуса было от 2014 года, а фото второго мужчины — свежее, где он выглядит совсем иначе, чем во времена предполагаемого инцидента».
Интересно, что именно по поводу этого мужчины, который мог быть связан с преступлением, Ольга и Ингус обратились в Суд Европейского Союза, и тот принял их жалобу:
«Значит, и там увидели ошибки. Это шаг вперёд к доказательству ложности обвинения. Второй мужчина не был допрошен, хотя сделать это легко — он уже в тюрьме за аналогичное преступление».
О мальчике
После расставания бывшая подруга продолжала поздравлять Ингуса в соцсетях, например, с днём рождения. А мальчик спустя 3 года после разрыва прислал Ингусу запрос на дружбу в Draugiem.lv. Разве ребёнок, переживший насилие, стал бы продолжать такое общение?
Ольга становится эмоциональной:
«Всё это время мы хотели, чтобы Ингус получил возможность посмотреть мальчику в глаза, чтобы тот подтвердил лично, что такое действительно произошло, а не всё происходило где-то заочно. Но такая возможность всегда отвергалась — якобы у ребёнка эмоциональная травма. Однако судебный эксперт указал, что травмы нет. Есть общая тревожность, что для детей этого возраста вполне нормально.
Также в школе, когда с детьми обсуждали тему сексуального насилия, он ничего подобного не упоминал. Но какие у нас ещё есть варианты доказать, что Ингус невиновен? Подумайте сами! Всё якобы произошло, когда ребёнку было 4 года. В этом возрасте ребёнок почти всё время рядом с матерью — разве она бы ничего не заметила, не услышала, не почувствовала? Я как мать не могу представить себе такую ситуацию.
Кроме того, из детского сада и школы не было никаких жалоб на поведение ребёнка в том возрасте — обычный ребёнок с нормальным поведением. А потом вдруг спустя 6 лет — обвинение!»
Никаких доказательств нет. Только слова мальчика, якобы рассказанные новому отчиму. Интересно, что у мальчика была всего одна беседа с психологом, которая сразу пришла к выводу, что он стал жертвой сексуального насилия.
О ходе дела
Сейчас, когда Ольга лучше понимает, как работает суд и следствие, у неё появилось множество вопросов. Например:
Почему суд не вызвал всех свидетелей, упомянутых в деле, которые были связаны с бытом?
Почему не проводилась экспертиза Ингуса, чтобы определить его психологическое и эмоциональное состояние? Разве эксперты не могут оценить, склонен ли человек к таким действиям?
Ольга и Ингус считают, что первый адвокат не выполнял свою работу добросовестно — не информировал их о возможностях доказать свою правоту, не сообщал о ходе дела. Сейчас жалоба направлена в Совет присяжных адвокатов. Если подозрения подтвердятся, это станет новым обстоятельством по делу.
«Если бы мы тогда с мужем понимали весь процесс и как доказывается невиновность так, как понимаем теперь — мы бы всё доказали сами».
Дело курировала прокурор из Лиепаи Агнесе Бласе (её имя уже упоминалось в одном из наших предыдущих материалов).
Ольга подозревает, что всё было не совсем честно — указывает на совпадения, связи между участниками дела и добавляет, что решения должны принимать независимые друг от друга люди.
Ранее в обществе уже звучали опасения, что подобные дела иногда могут фабриковаться, чтобы семьи получали компенсации от государства. В этом контексте Ольга подчёркивает: подозрительно, что семья, подавшая обвинение, получила государственную компенсацию ещё до приговора. Причём компенсация была выплачена по одной из статей, по которой Ингус был оправдан. Разве так можно?
Чтобы выяснить, не является ли это нарушением, мы обратились в Судебную администрацию, ответственную за компенсации. Там пояснили, что государственная компенсация может быть выплачена как в завершённом (вынесен окончательный приговор), так и в незавершённом уголовном процессе, а также если виновный не установлен или не возместил ущерб. Цель компенсации — быстрое возмещение ущерба жертве преступления в упрощённой форме.
Влияние на семью
История Ольги печальна не только из-за заключения мужа. Всё, что она пережила с Ингусом и во время суда — настоящие эмоциональные американские горки. Пусть расскажет сама!
«Несмотря ни на что, в 2021 году мы с Ингусом поженились, а в 2022 у нас родилась дочка. Мы старались жить дальше, веря, что суд скоро закончится, победит справедливость. Я ходила на все заседания, надеялась до последнего. Но сейчас Ингус в тюрьме. Дочка постоянно спрашивает, где папа. Вожу её туда редко — вся эта атмосфера очень тяжёлая и травмирующая для ребёнка. Было сложно рассказать обо всём и моему сыну-подростку, но когда я это сделала, он сказал, что пойдёт в полицию. Сначала я не поняла зачем — оказалось, он хочет рассказать, что отчим — хороший человек и ничего подобного не делал.
Как будто всего этого было мало! Возможно, от переживаний, но в 2022 году у меня диагностировали онкологическое заболевание 4-й стадии. Я прошла курс химиотерапии».
Ольга тревожится за своё будущее и будущее детей:
«30 октября 2023 года за моим мужем приехали и увезли в тюрьму. Сначала он был в Даугавпилсской тюрьме. Я писала просьбы, умоляла перевести его ближе к дому — с трудом, но удалось. Сейчас он ближе. Я беспокоюсь. Уход за детьми, собственное здоровье, постоянные мысли о муже… Я не знаю, что будет дальше. Была химиотерапия, операция, но рак появляется снова и снова. Я просто хочу успеть вытащить мужа оттуда, чтобы кто-то заботился о детях. Ощущение — просто невыносимое…»
Однако, немного отступив от личных эмоций, Ольга отмечает, что её тревожат события в стране в целом:
«Я была бы счастлива, если бы меня услышал Президент страны, правительство, чтобы они заметили, что происходит в государстве. Наша главная цель — восстановить справедливость и доказать невиновность моего мужа, потому что мы уверены, что сможем это сделать на основе ряда фактов, которые он ранее не озвучивал или которые не были замечены или приняты во внимание. Я хочу, чтобы моего мужа оправдали, но также — чтобы изменилась система в стране в целом. Сейчас происходит просто безумие. Всем заправляют связи и знакомства. Или деньги».
С компенсациями не всё так просто
Чтобы выяснить, насколько просто получить такую компенсацию, мы задали этот вопрос Инге Озоле — руководителю отдела государственной компенсации потерпевшим при Судебной администрации, которая ознакомилась с историей Ольги. Далее — комментарий И. Озолы:
«Из высказываний можно сделать вывод, что у людей складывается впечатление: как только в рамках уголовного процесса человека признают потерпевшим, он сразу может легко получить денежные средства в виде государственной компенсации. Обращаем внимание, что всё происходит не так просто — необходимо выполнение всех условий для получения компенсации от государства (справка, выданная процессуальным руководителем, заполненное заявление на государственную компенсацию).
Кроме того, администрация оценивает каждое заявление индивидуально и в случае недостаточности информации или наличия сомнений имеет право повторно обращаться с уточняющими вопросами к процессуальному руководителю, в том числе к прокурору, осуществляющему надзор за уголовным делом, а также принимать неблагоприятное решение до тех пор, пока не будет получена вся необходимая информация для издания благоприятного административного акта.
Администрация в определённой степени согласна с тем, что во всех случаях следовало бы привлекать эксперта, как это было предусмотрено до внесения изменений в Уголовно-процессуальный закон. Обращаем внимание, что нынешняя редакция закона не предусматривает обязательного назначения судебной экспертизы во всех случаях — решение о её необходимости принимает процессуальный руководитель.
В то же время указываем, что в законе также предусмотрен механизм взыскания с потерпевшего, если будет установлено, что он предоставил ложные сведения для получения государственной компенсации. Уже при заполнении заявления на компенсацию потерпевшему (или его представителю) разъясняется, что в случае выявления необоснованной выплаты компенсации она подлежит взысканию. Подписью заявитель подтверждает достоверность предоставленной информации».
Позиция прокуратуры по истории Ольги
Как уже упоминалось во введении, изложенное ранее — это лишь субъективное мнение и эмоции Ольги относительно ситуации, которые в подобном случае вполне понятны с человеческой точки зрения, но не всегда являются объективными. Чтобы получить комментарий второй стороны, мы обратились в Прокуратуру Латвийской Республики. В первую очередь были полностью отвергнуты любые утверждения о возможной роли связей в этом деле, так как дело рассматривалось судами нескольких инстанций, а конкретная прокурор взяла надзор над делом лишь через два года после его начала.
«Что касается достоверности показаний ребёнка. Во всех уголовных процессах по аналогичным преступлениям ребёнку всегда проводится комплексная судебно-психиатрическая и судебно-психологическая экспертиза с целью установить, понимал ли ребёнок суть происходивших с ним действий и способен ли он о них свидетельствовать, получена ли информация из памяти ребёнка, не был ли он подвержен влиянию при даче показаний и т.д.
Экспертиза проводится независимыми профессионалами, и именно на основе показаний ребёнка, а также заключения экспертов об обстоятельствах дачи этих показаний, принимается решение о выдвижении или невыдвижении обвинения», — указывают в прокуратуре.
«Кроме того, в уголовном процессе, помимо показаний ребёнка, всегда собираются и другие — косвенные доказательства, подтверждающие обоснованность выдвинутого обвинения. Учитывая, что в делах подобного характера основным доказательством действительно являются слова ребёнка, противопоставляемые словам взрослого, такие уголовные процессы и направляются в суд для рассмотрения и оценки доказательств. В конкретном деле также были проведены следственные действия по упомянутым Ольгой и стороной защиты аргументам, что действия мог совершить другой мужчина, однако они не подтвердились.
В уголовном процессе участвовал защитник обвиняемого, который активно реализовывал линию защиты — по его ходатайству были допрошены свидетели, а также представлены иные доказательства защиты, которым суд дал свою оценку».
